Кораблик из александровского сада. Рождественские стихи бродского

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Анализ стихотворения «Рождественский романс» Бродского

Стихотворение «Рождественский романс» Иосиф Бродский написал в 1961 году. По другим источникам в 1962 году. Посвящено Евгению Рейну, другу и собрату по перу. Бродский очень ценил это произведение, часто читал его уже будучи в эмиграции.

О чём это стихотворение?

Название говорит само за себя. О рождественском настроении, которое испытывает автор. И это настроение вовсе не праздничное. Слова «печально», «печальный» встречаются в произведении четыре раза. Автор хочет донести до читателя своё тяжёлое душевное состояние, свою необъяснимую тоску.

Ему кажется, что всё вокруг: и дома, и люди, и даже Луна разделяют его настроение. В «необъяснимой тоске» находятся все, кого встречает герой на своём пути: и «дворник круглолицый», и «сомнамбулы, пьяницы», и «красотка записная». Так же на пути поэта встретился «печальный певец», а иностранец сделал «печально фотоснимок». В «необъяснимой тоске» находится и кораблик на шпиле в Александровском саду.

Некоторое время Бродский жил в Москве. Видимо, он описывает свой маршрут к Александровскому саду, который напоминает ему родной Ленинград.

Почему же такое несоответствие? Ведь в светлый праздник Рождества люди должны веселиться, радоваться жизни. Вспомним время написания стихотворения. Рождество тогда не отмечали, потому что всё, что касалось христианства, было под запретом. Теперь праздновали Новый Год. «Твой Новый год по тёмно-синей волне плывёт…» Многим этот праздник казался каким-то искусственным. Не радуют автора даже атрибуты торжества: «И льётся мёд огней вечерних и пахнет сладкою халвою».

Кроме того юный Бродский скучает по родному городу. А может он предчувствует невзгоды, которые очень скоро выпадут на его долю: обвинение в тунеядстве, вынужденная эмиграция.

И всё же, несмотря на всеобъемлющую тоску, теплится в душе надежда на лучшее. «Как будто жизнь начнётся снова», «как будто будет свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба». Маятник времени качнётся, и жизнь всё расставит по своим местам. «И жизнь, качнувшись влево, качнётся вправо». Стихотворение написано разностопным ямбом. Бродский использует интересные метафоры. Луну он называет то «ночной фонарик нелюдимый», то «ночной пирог», месяц — «ночной поезд новобрачный». «Рождественский романс» звучит очень мелодично. Автор и читает его по-особенному, нараспев. Недаром на эти стихи написана музыка.

«Рождественский романс» Иосиф Бродский

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,

удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Анализ стихотворения Бродского «Рождественский романс»

Иосиф Александрович Бродский написал свой «Рождественский романс» 28 декабря 1961 года. Это стихотворение поэт посвятил своему коллеге по «поэтическому цеху», Евгению Рейну. Исследователи творчества Бродского пишут, что поэт часто читал произведение в эмиграции, что даёт основание думать, что это стихотворение было значимым для него. Что же вложил автор в строки этого романса?

Поэт выступает в стихотворении в качестве рассказчика. Он наблюдает за улицами, снующими по ним прохожими, разглядывает здания. Взгляд поэта выхватывает из зимней темноты различные картины, которые запечатлеваются в тексте с помощью выразительных эпитетов и сравнений. Например, луну автор ласково называет «ночной фонарик нелюдимый, на розу жёлтую похожий».

Перед взором Иосифа Александровича движутся толпы пьяниц, бродят певцы, иностранцы, любовники, городские кокетки. Однако весь этот пёстрый народ не вызывает у поэта позитивного отклика. Грядёт Новый год, но у автора нет радостного предвкушения праздника. Даже разливающиеся соблазнительные ароматы не поднимают его настроения:
и льётся мёд огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.

Почему же то, что так радует сегодня нас, не вселяло воодушевления в Иосифа Александровича? Обратимся к дате создания стихотворения. Напомним, что это время правления коммунистической партии, которая стремилась изжить все традиции и привычки дореволюционного времени. Поэтому активно пропагандировалось празднование Нового года, а не Рождества, как это было принято в царской России.

Именно искусственность этого торжества раздражает поэта и вызывает в нём уныние. Постоянно в стихотворении звучат анафоры: «Плывёт в тоске необъяснимой…»

В тексте регулярно встречаются эпитеты со словом «печальный»: «певец печальный», «по жёлтой лестнице печальной», «печальный дворник круглолицый». Создаётся впечатление, что все окружающие поэта люди тоже чувствуют его настроение и проникаются им.

Автор не может принять того, что многовековая традиция подменяется каким-то формальным праздником. Ведь во время Рождества люди не просто отмечали наступление нового сезона. Они радовались рождению Христа, которое символизировало духовное обновление, стремление вести более добропорядочную жизнь. Поэтому в тексте романса встречаются отсылки к Библии:
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба…

Здесь мы видим аллюзии на чудо насыщения народа пятью хлебами и двумя рыбами. «Свет и слава» — указание на самого Иисуса Христа.

Читатель может заметить, что поэт не разделяет надежды на лучшее будущее. Повторяющееся «как будто» усиливает сомнение в том, что жизнь наладится в новом году. На это пессимистичной ноте стихотворение заканчивается, оставляя читателя пребывать в раздумьях.

Еще одно "сезонное угощение" - мои любимые рождественские стихи Иосифа Бродского. "Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево" - хочется верить, что именно так все и будет в новом году.

Рождественский романс

Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

***
Спаситель родился
в лютую стужу.
В пустыне пылали пастушьи костры.
Буран бушевал и выматывал душу
из бедных царей, доставлявших дары.
Верблюды вздымали лохматые ноги.
Выл ветер.
Звезда, пламенея в ночи,
смотрела, как трех караванов дороги
сходились в пещеру Христа, как лучи.

***
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

***
В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:
мело, как только в пустыне может зимой мести.

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы -- Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца,

В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою -- нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства --
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет -- никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь -- звезда.

Когда моя дочь ждала первенца. Она сказала, что для нее самое
сложное понять, как воспитывать дитя, чтобы дать ему достаточно места удариться в другую сторону?
- Как нам дать ему место качнуться влево, чтобы потом его качнуло вправо?
Спросила она.
- Ты хочешь воспитать Рождественским романсом Бродского? Это срочка оттуда
«как будто жизнь качнется вправо,качнувшись влево».

Она сказала, что в английском есть такая идиома независимо от стихов Бродского.
Интересно знал он эту идиому, когда писал свой Рождественский романс или нет?
- Написан 61 году, еще до моего рождения, смешно звучит, как до Р.Х.
Много позже мы виделись с Бродским в Нью-Йорке, гуляли по 57 стрит, у Централ парка, почему тогда не вспомнились эти строки?
Ведь можно было спросить…
Мы лежали с ней в полумраке прохладной спальне и шептались о его романсе. Мы долго говорили о нем, потому что
Бродский считал РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС - пророческим, он выделял его из всего своего.

Посвятил Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

«Плывет в тоске не объяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый..»

Послушай:
"Надсада", звучит как "дасада" и этим определяет минорный (меланхоличный) аккорд дальнейшего романса.
Наверное, он пил за рождество, и все поплыло, в тоске необъяснимых предчувствий.
А он глядел, на ночной кораблик из Александровского сада, кто знает Питер, помнит кораблик, смахивающий на
желтую розу, из настроения Маленького Принца.
Родные в земле - их свет над головами, а прохожие на земле и что-то чувствуют.Перебираю его строчки:
«Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц»,
Она: Знаешь, а пчелы летают по кругу,
в таком полете есть безысходная замкнутость. «И такси с больными седоками выезжает на Ордынку», почему с больными седоками?
- Там на Ордынке много церквей, а Крестный Ход, бывает
на Рождество, значит, в хрущевскую оттепель, шестидесятые годы, люди пошли в церковь,а кто больной, того на такси везут. А Бродский идет в тоске и видит, на пути:
«В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец» - Смотрит, как иностранец фоткает
«и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.»
- Памятники, канеша, (что же еще снимать иностранцу?)
- Но они же не могут стоять в обнимку с особняками?
- На фоне стоят, но у него все плывет, сливается во мраке, он говорит же:
"Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице" - Это он и есть, печальный певец, идет по питерской столице и видит:
"стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый".
Потом:
"спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый".
Она улыбается:
Любовник, старый и красивый - тип с седым виском и букетом в целлофане.
"плывет в несчастие, случайный,
блуждает выговор еврейский"
- Почему в несчастии случайный еврейский выговор?
- Ну…под Новый Год, под воскресенье он слышит случайный родной ему еврейский говор... все же это Сочельник, а не Ханука, так, что еврейский, вполне, случайный
- А почему в несчастии?..
- Ну, синагоги-то нет – воты несчасный, притесненный знчт.
"И от любви до не веселья
Под Новый год, под воскресенье,
Плывет красотка записная,
Своей тоски не объясняя."
Она улыбается:
- Кто эта красотка? Девушка, гордая одна идет в ночь поссорилась с любимым? - Сняла решительно пиджак наброшенный?
- Нет: (хотя, думаю, у него записная, видимо, от красавицо писанное)
- А может, папочка, она идет красотка записная, по записи, на платную любовь. “от любви до не веселья”. (вот и качнуло влево, чтобы качнуться вправо)
- Думаю нет.
- Почему? - Ведь у Бродского явно ни та девушка, что пела у Блока, в церковном хоре.
Та девушка, пела:
«о всех усталых, в чужом краю,
о кораблях, ушедших в море»,
о бедных страдальцах и голос той девушки был сладок, и платье белое.
- Ну, да..."Я любил раньше девушку в белом, а теперь я люблю в голубом"...Это Есенини, уже про другую девушку.
- Про свою?
- Не знаю... может сначала он любил девушку Блока, а потом полюбил красотку Бродского, а уж потом свою в голубом…
- И на розовом коне! – смеется она - Я любил тебя, опавшим кленом на розовом коне!
- Нет, опавшим он стать не успел - молодым погиб, стал заледенелым кленом.
- А каким успел?
-Мгмм... Калённым клёном, раскалённым...
В начале когда жизнь летит на розовом коне, мы, любим девушку в белом, а потом уже когда на Пегасе, другую любим… в голубом...
- А, в красном когда?
- ... до этого цвета русские поэты, обычно, не доживают... Но, какую б не любили, а мечтают о той, у которой, луч на белом плече.
- А те люди, что пошли на чужбину искать другую жизнь... Нашли?! –
Она смотрит и ждёт моего – «Да»
- Нет. Там, у Блока – Всем ка-за-лось:
Казалось, что радость будет… Что в тихой заводи все корабли… в заводе тихой, а они на самом деле в море штормовом.
«Что на чужбине усталые люди»
«счастливую жизнь себе обрели».
-Точно, как мы - на чужбине?
- Почти.
- Девушка Блока пела, и они ей верили, думали всё о,кей! Да? А на самом деле не о,кей?
- Нет, не о,кей, потому что ребенок плачет.
- Почему он плачет?
- Он знает правду. Он же высОко у царских врат!!! Причастен к тайнам.
«И только высоко у царских врат,
причастный к тайнам плакал ребенок
О том, что никто не придет назад».
- И мы не придем?
-Не придем.
- А, что это за ребенок?
- А ребенок этот - девочка!
- Почему, именно, девочка?
- Потому что причастность к тайнам - это обряд крещения.
Мальчика окунают в купель и заносят в алтарь, а девочке в алтарь нельзя, ее поднимают на вытянутых руках перед алтарными вратами, они золотые, как царские,ее держат высОко, и она причащается к тайне - к таинству обряда крещения.
Младенец плачет от неудобства, но поэту кажется о том, что никто не придет назад.
(потому что этот мир мы покидаем навсегда, бесповоротно)
Что может быть глубже тихой заводи и кораблей? Точно он чувством под ил нырнул.
Незаметно мы качнулись от девушки Бродского к девушке Блока.
- Да… у них слишком разные девушки.
У Блока девушка церковная певунья, с голосом сладким, как Рождественская халва - девственная девушка.
А у Бродского – распутная красотка.
У той голос был звонок, летящий в купол,
а у этой наверное с хрипотцой - от любви до не веселья…
У Блока девушка пела, а младенец – девочка плакала, глаголила устами истину о том, что никто не вернется - зря, мол, люди надеются.
Блок написал про «Поэта Девушку, и Младенца.
А у Бродского - «красотка записная своей тоски не объясняя», потому что объяснять такую тоску,все равно, что рассказать, за что сидел.
«Дрожат снежинки на вагоне» - ехать предстоит, а «мед огней вечерних льется» - люди не спят, Сочельник, свет тянется из окон, и пахнет халвой
- Зачем он сказал сладкою халвою, будто халва бывает не сладкая, что горькая?
- Для меня его халва ни вкус, но запах праздника. Праздники - пахнут.
Новый Год - мандаринами и хвоей. Март - мимозками, особенно, восьмое! Май - вербы да гвоздики...
А Рождество – сладким - халвою…
"Ночной пирог несет сочельник над головою»
- А, что за ночной пирог над головою?
- Ну, что, как ни Луна?! - Луну испек!
А еще у него в сонетах к Мари Стюарт:
...«Подруга на плече... Луна, что твоей генсек в параличе»
Это он про ее Генриха Стюартового. А лицо у луны бывает бровями домиком, какгбэ скорбит.
Луна магнитит взгляды, люди через все века взглядами на луне встречаются Леонардо смотрел и Лермонтов….и ты, и я. На Селене - во все века люди и волки встречаются взглядами... а свиньи никогда не могут узреть.
- Почему же?
- У них головы не поднимаются.
Может потому Магометане – не едят свинью, что она неба не видит. А когда на Руси иго было татарское, то украинцы, Русь тогда была Киевской, свиней разводили, чтобы поработители,не все их добро могли сжирать
- И они не сжирали?
- Не знаю, но мусульмане не едят свинину. А поедут за оброком, дань собирать, видно полный воз навалят.
- Откуда это видно?
- Из пословицы: “что с возу упало, то пропало!” Значит, в телегу не уместилось, такая гора, что свалилось сверху, то прапало, то уж хозяевам оставят, потому что не увести. Но ты это, на карандаш не бери, это мое понимание, а официальные версии может другие.
Наверное от иго и пошло - “незваный гость хуже татарина”.
- А я помню, эту предъяву, что «хуже татарина», национально задевает, тогда наши переделали Ок! – "незваный гость лучше татарина!" Значит, хорошо, что монголо-татары религию свою не откорректировали под украинский шнапс?
- Да, все равно!
- Почему?
- Потому что нельзя попасть в рай одной религии,не угодив за это в ад десяти других!
«Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского»
- Темно синяя волна, что это?
- Может полночь - время суток, в полдень ведь золотая волна, желтая, и он «средь моря городского», «СРЕДЬ» это посредине - в центре.
МИР – центр - ПОЭТ.
Город покачивается, как море, а поэт – плывет в тоске необъяснимых предчувствий, буд-то знает, что качнет его судьбу влево, чтобы потом вернуть вправо.
- Наверное чувствовал о чем пела девушка в церковном хоре, что и он станет усталым в чужом краю.
«как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба"...
Бродскому тоже кажется, как Блоку - как буд-то это же не по-настоящему.
«как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево».
- Депортировали из России, жизнь качнулась влево, а на на чужбине, Нобелевскую премию дали - вот он свет и слава.
И жизнь его, качнулась вправо, качнувшись влево.
Расцвело. Сын принес мне воды со льдом, для поджелудочной.
Пью мелкими глотками, приступ утихает: холод, голод и покой такое лечение.
Она дремлет, думаю о крошке, что еще не родился -
Как ему дать достаточно места качнуться в нужную сторону?
Две девушки Блока и Бродского, и один младенец у церковных врат обрисовали траекторию маятника судьбы.
Так, незаметно убаюканные рождественским романсом, мы тихонько юркнули в сон.

_____________________________
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧАСТЬ 5

Рецензии

"Только стоит, только стоит оглянуться"...
Сан-Торас, у Вас превосходная внутренняя структура, организация. Правильная. Энергия + точки сборки ("облако сборки") + вектора развития + облако приложения усилий = облако реализаций:)
Даже если не все описанное - правда. Но это уже не так важно.
Кто-то из перфекционистов, помнится, относился к жизни как к произведению искусства... О! Уайльд:)

Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец.
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске замоскворецкой
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь шума городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь качнется снова,
как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Перевод текста песни Иосиф Бродский - Рождественский романс

among brick nadsad
night boat unquenchable
from the Alexander garden,
night light unsociable,
the yellow rose is similar,
head over to your favorite,
at the feet of the passers-by.

Floats in anguish unexplained
bee choir revealed, drunks.
At night the capital the picture
sadly did the foreigner.
and leaves on Ordynka
taxi with sick riders
and the dead are in the arms
with the mansions.

Floating in anguish Zamoskvoretskaya
swimmer in the accidental misfortune,
wandering the pronunciation of Hebrew
on the yellow ladder sad,
and from love to nevesela
for the New year, Sunday,
floating beauty notebook,
their anguish without explaining.

Floats in the eyes of the cold night,
shaking the snowflakes on the wagon,
frosty wind, pale wind
will fit a red palm,
and pouring the honey lights of evening,
and smells sweet halva,
pie night is Christmas eve
over his head.

Your New year on dark blue
wave amidst the noise of the city
floats in anguish unexplained,
as if life will swing again
like will light and the glory,
good day and plenty of bread,
as if life will swing to the right
lurching to the left.